Между Должником и иностранной компанией заключен был договор уступки будущего требования, которое в итоге возникло после открытия конкурсного производства в отношении цедента.

Конкурсным управляющим был предъявлен иск о признании недействительным перехода требования во исполнение ранее заключенного договора цессии.

Суды первой и апелляционной инстанций, а также Арбитражный суд Московского округа отказали в удовлетворении заявления конкурсного управляющего, установив, что договор цессии заключен за пределами периодов подозрительности, определенных п. 1 ст. 61.2, п. 2 и п. 3 ст. 61.3, п. 3 ст. 189.40 Закона о банкротстве, сочтя, что заявителем не доказан факт заключения оспариваемого договора с целью причинения вреда имущественным правам кредиторов, констатировав отсутствие в деле должных свидетельств того, что по состоянию на дату заключения договора цессии должник отвечал признакам неплатежеспособности или недостаточности имущества, а также признав неподтвержденной материалами дела осведомленность иностранной компании о возможном причинении сделкой вреда имущественным правам кредиторов.

Верховный суд РФ, не согласившись с указанными выводами арбитражных судов, отметил, что «в связи с открытием в отношении Должника конкурсного производства стало невозможным наступление основного предусмотренного договором цессии правового последствия в виде перехода прав требования от цедента к цессионарию»[1].

По общему правилу, с момента признания должника банкротом и открытия в отношении него конкурсного производства требования кредиторов по неденежным обязательствам имущественного характера трансформируются в денежные (абзац 7 п. 1 ст. 126 Закона о банкротстве, абзац 2 п. 34 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 22.06.2012 N 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве»). Такие требования подлежат денежной оценке, они рассматриваются по правилам ст. 100 Закона о банкротстве и удовлетворяются в общем порядке, предусмотренном ст. 134 и ст. 142 Закона о банкротстве.

До открытия конкурсного производства требование к цессионарию о возврате неосновательного обогащения не возникло и, следовательно, не могло перейти от банка к иностранной компании. После открытия в отношении должника конкурсного производства это требование поступило в конкурсную массу, а обязательство банка по передаче указанного требования иностранной компании трансформировалось в денежное (при наличии со стороны иностранной компании встречного предоставления в пользу банка за уступаемое последним требование).

Как указывает Верховный суд РФ переход требования не соответствует п. 1 ст. 131, абзацу 7 п. 1 ст. 126, ст. 134 и ст.142 Закона о банкротстве.

При ином подходе вопреки правилам ст. 61.3, ст. 134 и ст. 142 Закона о банкротстве следовало бы признать допустимым преимущественное (по отношению к другим кредиторам) удовлетворение обязательства перед иностранной компанией, трансформировавшегося в денежное.

Кроме того, интересным представляется то обстоятельство, что фактически заявление конкурсного управляющего о признании недействительным перехода требования было расценено судом как иск о признании права на имущественное требование к третьему лицу (способ защиты права, закрепленный в ст. 12 Гражданского кодекса РФ). Казалось бы, в связи с этим из предмета доказывания должны быть исключены условия, необходимые для оспаривания сделок должника, вместе с тем, нарушенное право должника было восстановлено именно с учетом положений Закона о банкротстве, связанных с недопустимостью преимущественного удовлетворения требований одних кредиторов должника перед другими. Исходя из изложенного следует, что суд пошел по пути установления необходимых для оспаривания сделок условий даже в случае использования иных способов защиты нарушенного права.

[1]См. подробнее: определение Верховного Суда РФ от 6 октября 2016 г. N 305-ЭС16-8204.